чем Ганс довольно смутно догадывался. Каким-то образом здесь была замешана «пиписька», ведь его собственная затвердевала всякий раз, когда он думал о подобном, а у взрослых «пиписьки» наверняка больше, чем у детей. Размышляя обо всем этом, мальчик неизбежно должен был предположить, что имело место некое насилие над мамой, какое-то разбивание, открывание, внедрение в закрытое пространство – словом, что-то, позыв к чему он ощущал в себе самом. Те чувства, которые внушал ему собственный пенис, вели к догадке о существовании вагины, однако он пока не мог справиться с этой загадкой, так как не располагал соответствующими знаниями. Наоборот, убежденность в том, что у мамы такой же пенис, как у него самого, препятствовала разрешению задачи. Попытка выяснить, что же нужно проделать с матерью для того, чтобы у нее появились дети, затерялась в бессознательном, а оба активных побуждения – враждебность к отцу и садистско-любовное по отношению к матери – тоже остались нереализованными: первое вследствие любви, сосуществовавшей с ненавистью, а второе вследствие растерянности, обусловленной этим инфантильным сексуальным теоретизированием.

Вот так, опираясь на результаты проведенного отцом мальчика анализа, я мог реконструировать бессознательные комплексы и стремления, вытеснение и новое пробуждение которых вызвало фобию у маленького Ганса. Безусловно, поступая таким образом, я возлагаю чрезмерные надежды на мыслительные способности четырех- или пятилетнего мальчика, но я руководствуюсь сугубо полученными сведениями и не позволяю себе идти на поводу предрассудков, проистекающих из неведения. Наверное, допустимо сослаться на страх Ганса перед тем, как лошади «шумят ногами», чтобы восполнить некоторые пробелы в нашем толкования. Сам Ганс утверждал, что ему этот шум напоминает топанье ногами, когда его заставляют прервать игру, чтобы пойти в уборную; так данный элемент невроза увязывается с обсуждением того, охотно или под принуждением мама заводит детей. Но складывается впечатление, что это далеко не полное разъяснение указанного «шума ногами». Отец Ганса не смог подтвердить мою догадку, будто в памяти ребенка так воспроизвелось воспоминание о подсмотренном половом сношении родителей. Поэтому придется удовлетвориться уже установленными фактами.

Трудно сказать, благодаря какому именно влиянию в описанной выше ситуации у Ганса состоялось внезапное превращение либидозного желания в страх и когда началось вытеснение. Тут потребуется, пожалуй, сопоставление данного случая со многими подобными анализами. Быть может, причиной послужила интеллектуальная неспособность ребенка разрешить загадку деторождения и справиться с нахлынувшими агрессивными побуждениями, которые вдруг проявили себя; или же всему виной соматическая недостаточность, отторжение телом регулярного мастурбационного удовлетворения (возможно, сама приверженность столь интенсивному сексуальному возбуждению должна была обернуться отвращением). Этот вопрос мы оставим открытым до тех пор, пока нам не придет на помощь новый опыт.

Хронология течения болезни лишает нас возможности приписать сколько-нибудь важное значение некоему случайному поводу к заболеванию Ганса. Намеки на чрезмерную обеспокоенность мальчик выказывал задолго до того, как стал очевидцем падения лошади на улице.

Как бы то ни было, невроз непосредственно опирается на это случайное событие и сохраняет его следы в том, что лошадь возводится в предмет страха. Само по себе впечатление от события не имеет «травматической силы»; оно приобретает свое значение лишь благодаря тому, что лошади и ранее служили объектом интереса. Разум Ганса нашел ассоциацию для этого происшествия с ранним случаем в Гмундене, более подходящим для травматического, когда во время игры в лошадки упал Фрицль; далее по проторенной дорожке Фрицль в уме замещается отцом. Но даже этих ассоциаций было бы, полагаю, недостаточно, не окажись так, что, в силу гибкости и многосторонности ассоциативных связей, то же событие не затронуло бы второй комплекс, затаившийся в бессознательном Ганса, а именно – роды беременной матери. С этого мгновения открылся путь к возвращению вытесненного, и по этому пути патогенный материал был переработан и транспонирован в комплекс лошади, а все сопутствующие аффекты переродились в страх.

Важно отметить, что идеационное содержание[212] фобии подверглось дальнейшему искажению и замещению прежде, чем оно было осознано. Сначала Ганс утверждал, что боится, будто лошадь его покусает; это отсылало к другому событию в Гмундене, связанному, с одной стороны, с враждебностью по отношению к отцу, а с другой стороны – с родительскими предостережениями по поводу мастурбации. Здесь, возможно, проявилось и некое внешнее влияние, исходившее, по-видимому, от родителей. Не рискну предполагать, что записи в ту пору велись достаточно тщательно, и это обстоятельство мешает судить, говорил ли мальчик об этом до или только после предупреждения матери насчет вреда от мастурбации. Лично я склонен допускать, что это произошло после, вопреки приведенной истории болезни. Впрочем, в целом довольно ясно, что враждебный комплекс по отношению к отцу скрывает плотское желание, обращенное на мать, каковое мы выявляем и истолковываем посредством анализа.

В других случаях подобного рода можно было бы сказать куда больше о структуре невроза, его развитии и распространении, но история болезни маленького Ганса слишком коротка: она вскоре после своего начала сделалась историей лечения. Пусть фобия в продолжение лечения, казалось, неуклонно развивается, охватывает новые объекты и ставит новые условия, однако лечивший Ганса отец обладал, конечно, достаточным благоразумием для того, чтобы усматривать во всем этом лишь проявления уже накопленного материала, а не свежие измышления, к возникновению которых было бы причастно лечение. На такое благоразумное обращение в других случаях далеко не всегда можно рассчитывать.

Прежде чем объявить о завершении синтеза, необходимо затронуть еще одну сторону дела, которая позволит заглянуть в самую суть затруднений, связанных с пониманием невротических состояний. Мы видели, как наш маленький пациент подчиняется натиску волны вытеснения, которая «растекается» поверх наиболее важных для него сексуальных элементов[213]. Ганс отказался от мастурбации и с отвращением стал отвергать все, что напоминало ему об экскрементах и о подглядывании за людьми, отправляющими естественные потребности. Но это не те элементы, которые были затронуты поводом к заболеванию (падение лошади на глазах мальчика) или которые предоставляли материал для симптомов, то есть не содержание фобии.

Следовательно, мы вправе провести принципиальное различие. Наверное, мы лучше поймем этот случай, если обратимся к изучению тех других элементов, которые удовлетворяют обоим вышеприведенным условиям. У Ганса это устремления, которые ранее вытеснялись и которые, насколько мы знаем, никогда не могли проявиться свободно: враждебно-ревнивые чувства к отцу и садистские влечения (этакие отражения коитуса) к матери. За этими ранними вытеснениями скрывается, возможно, предрасположенность к последующей болезни. Данные агрессивные наклонности не нашли у Ганса никакого выхода и, стоило им проявиться в период отчуждения и повышенного сексуального возбуждения, попытались прорваться в сознание с удвоенной силой. Так и вспыхнула схватка, которую мы называем «фобией». Постепенно часть вытесненных мыслей, искаженных и перенесенных на другой комплекс, сумела вторгнуться в